,2 февраля 2021 в 08:15

ЗАНОВО РОЖДЕННЫЙ

Журналист Сергей Лебедев откровенно делится своим личным опытом лечения в «красной зоне» коронавирусной больницы.

А мы приглашаем читателей к разговору в продолжение темы: присылайте нам свои истории, если вам или вашим близким пришлось столкнуться с COVID-19, делитесь рассказами о работе медиков.

ЗАНОВО РОЖДЕННЫЙ

…Когда откроют музей коронавируса, я сдам туда своё заключение компьютерной томографии: «Общий объём поражения лёгочной паренхимы — 60 процентов, подозрение на ковидную пневмонию». А ниже — «госпитализация в роддом ГКБ №8».

Ни шагу назад

Бывший родильный дом — четвёртый корпус восьмой горбольницы — монументальное здание сталинской эпохи. Лечебнице, прежде относившейся к тракторному заводу, исполнилось 86 лет: здесь появлялись на свет прабабушки и прадедушки сегодняшних челябинцев.

Сюда, на другой конец города, я приехал не на «скорой», а «своим ходом», по направлению участкового терапевта горбольницы №6 в Металлургическом районе. Обзвонив приёмники-распределители, наша врач Александра Силко нашла пятиминутное «окошко» позднего субботнего вечера, в которое можно было протиснуться и провериться.

С собой на КТ я «привёз» симптомы вирусной инфекции (температура до 39 градусов, сухой кашель, жжение в груди, ломота в мышцах), а вышел из приёмника с подтверждёнными признаками ковидной пневмонии. Хотя нет, не «вышел». Как заверили медработники, мне «посчастливилось» остаться, ведь в соседнем корпусе — том самом экс-роддоме, а ныне — пятом инфекционном отделении — аккурат освободилось койко-место.

Назад дороги нет: врачи сказали лечиться. Предыдущий раз воспаление лёгких у меня было лет двадцать назад. Вновь круговерть с уколами, забором крови, электрокардиограммой... Совершенно не хотелось добровольно сдаваться в «красную зону», но трусливое бегство было бы преступлением по отношению и к своему здоровью, и к жизням окружающих.

Пока шёл от корпуса-приёмника, заметил: по ночной территории провезли больничную каталку, на которой — как показалось — укрытый с головой, мёртвый человек. Хотя, может, техработники везли бельё в прачечную, однако на тот момент стало не до шуток и отговорок. Прямая дорожка привела к зданию, чьи строгие колонны белели на фоне чёрно-красного челябинского неба.

Вынужденная экскурсия

У порога встречают медработники «при параде» — в своих «скафандрах», которые почти за год уже примелькались на экранах, но в реальности, вблизи производят впечатление чего-то неземного. Кивают на результат КТ: «Это вовремя тебя сюда направили!» Промедление увеличивает площадь поражения.

По отделению меня сопровождает медсестра, её лицо закрывает защитный пластиковый экран — как у металлургов, только прозрачный. Сквозь бликующие изгибы полимерной маски заметны усталые глаза.

Символично, что в Челябинске возвращают к жизни в бывшем роддоме, и у кого-то теперь будет два конкретных «места рождения». Слышится непрерывный писк медицинских аппаратов. За широкими стеклянными дверями с надписями «родильный зал» лежат мужчины и женщины под аппаратами искусственной вентиляции лёгких. Весь первый этаж отдан тяжелобольным. Вот где передовая! Бой идёт в режиме 24/7 — и ощущается это с первых минут пребывания в «красной зоне».

Всем, кто не верит в существование ковида и отрицает обязательность масок, главврач столичной горбольницы №24 Алексей Малинкин ещё в октябре порекомендовал прийти на экскурсию в реанимацию, только без специально-защитного снаряжения: «Риск заражения в маске снижается с 70% до 5%, — отмечал он. — Почувствуйте разницу!». Говорят, желающих пройти по московскому «ковидарию» не нашлось. Но мой вынужденный поход по «красной зоне» только начинается. Идём на второй этаж. В палате темно и... шумно: незнакомые страшные свисты, хрипы, стоны… Куда девать, в какой дальний угол памяти прятать потом эти новые впечатления?! Повторять такую экскурсию расхотелось — раз и навсегда.

Посреди палаты — уныло-пустая кровать с голым матрасом. Это потом выяснится: лежавший на ней до меня и «освободивший место» пациент Алексей выздоровел и отправился домой. Что меня несказанно обрадовало!

Изоляция на балконе

В бывшей палате для рожениц — стены цвета морской волны, рукомойник с антисептиком и пятеро взрослых мужиков. Каждый уверяет, что не знает, как заразился. Вроде, все добросовестно носили маски, даже перчатками не брезговали...

Обладатель внешности гоголевского героя, коренастый и неунывающий Анатолий — водитель, за баранкой не одно десятилетие. В замкнутом пространстве кабины авто коронавирус нашёл его и напал. Может, экспедитор ковидный попался или заказчик, приняв груз, вместе с благодарностью передал заразу... Треть его лёгких поражены опасным вирусом, но он блещет оптимизмом. Каждый день созванивается по видеосвязи с маленьким внуком. Громко, на всю палату ведёт разговоры с родственниками из Самары, травит анекдоты. Шутит, что не ему, а супруге придётся теперь самоизолироваться и даже есть мысль, где именно — на балконе!

«Когда на тот свет?..»

Полная противоположность соседу и тёзке — второй Анатолий: высокий, худощавый, прямой — раньше служил в органах правопорядка. Только ни погоны, ни звания не уберегли от «самой модной болезни 2020 года», как выразился переболевший народный артист СССР Александр Ширвиндт. Справляясь с головными болями, Анатолий философствует, но получается пессимистично: «Всё равно все умрём, сейчас придёт медсестра — спрошу у неё, когда готовиться на тот свет...» Живёт он в Металлургическом районе, работает охранником. Здесь родился и женился, учился и — заразился… Прямо на посту — может, от проходившего мимо. Вот так, «мимоходом», оказался философом на больничной койке. Тоску он заедает бананами, начитавшись, что они помогают от коронавируса. Вместо выписки домой ему предлагают пройти курс реабилитации, ведь результат повторного анализа ещё не известен, а конкурс на государственную койку в палате — как в престижный вуз на востребованную специальность. Значит, ещё недели две не увидит Толя ни жену, ни «звёздочку свою, зорьку алую, любимую дочку». Надо сказать, что даже прекрасные эти эпитеты в госпитальной палате звучат с ноткой обречённости, как речи о бренности бытия и хрупкости мирозданья.

Старые раны

Другой товарищ по несчастью — Евгений — работает на себя, болеть ему совсем невыгодно. Ждут заказы, люди, а он лежит на неудобной койке и мучается от болей, палитры-разнообразия которых не пожелаешь и врагу. Вирус захватил 55 процентов лёгочной ткани Евгения, и врачи настоятельно рекомендуют ему дышать кислородом, пропущенным через дистиллированную воду.

Но дело даже не столько в поражении лёгочной ткани: ковид растревожил старые раны, заставив вспомнить происшествие более чем 20-летней давности. Тогда мой сосед по палате попал в страшную дорожную аварию где-то в области, чудом остался жив, но полгода лежал без движения. Его лёгкие были пробиты в семи точках сломанными костями рёбер. Хитрая зараза, атаковав их, не пощадила и травмированные ноги Евгения. Сгустившаяся кровь перестала циркулировать как положено, а конечности перестали слушаться хозяина. Ковид усадил крепкого мужика в инвалидное кресло.

Бурление жидкости с кислородом над его кроватью, напоминающее шум воды из-под крана, всю ночь сопровождается стонами несчастного. Врачи тем временем собирают совет и решают перевести его в другую больницу. Может даже в новый инфекционный центр, открывшийся 11 ноября в Малой Сосновке, у южного берега Шершнёвского водохранилища. Но сил и дыхания у больного хватает добраться только до реанимации на первом этаже.

Больно и скучно

Самый молодой обитатель палаты — 24-летний Дмитрий. Он приехал в больницу на обследование за рулём своего авто, а здесь его, как и меня, срочно направили на госпитализацию. Врачей он называет по именам и бравирует: «Чего они меня закрыли? Нормально себя чувствую!» Однако показания приборов говорят об обратном. Уровень кислорода в его крови слишком низкий, а давление — слишком высокое для парня, 140 на 90 (и это не предел, на фоне коронавируса даже у сравнительно молодых оно взлетает до 210х120, а это чревато проблемами).

Молодому и отважному Диме, как и всем, ставят уколы в живот — добавляют в организм препарат, разжижающий кровь, и рекомендуют спать на животе, пугая реанимацией, куда накануне увезли Евгения. «Блин, больно! — сокрушается Димон. — И ску-у-учно, капе-е-ец!» Вошедший доктор «подбадривает» паренька: «У нас и без вируса отделение нарушений мозгового кровообращения было переполнено молодёжью, а ковид сделал ещё хуже». И добавляет что-то ободряющее, вроде «терпи, казак, — атаманом будешь!»

Инфекционисты поневоле

Ежедневно приходят к нам молодой терапевт, лечащий врач и её коллега. По специальности они акушеры-гинекологи, но ковид заставил пройти переподготовку, переквалифицироваться в инфекционистов. Наблюдаться у трёх гинекологов сразу на протяжении 11 тревожных дней — для любого мужчины это сильно, если не учитывать, что смотрели нас они далеко «не по специальности». Всё перевернул коронавирус, как в старой песне — «всех изменил в эту ночь карнавал, разве ты в маске меня не узнал?..». Только ковидный «карнавал» страшен своей непредсказуемостью, неизученностью и миллионами жертв по всей Земле.

Вскоре оптимистичного Анатолия и молодого Дмитрия выписывают домой: оба они лежат уже больше недели, намотали километры, бродя по длинным коридорам отделения, и «задолбались ждать» положительные ПЦР. Под аббревиатурой кроется экспериментальный метод полимеразной цепной реакции в молекулярной биологии, за который американец Мюллис почти 30 лет назад получил «нобелевку» по химии. Данным способом можно установить отцовство или обнаружить древний вирус у какой-нибудь мумии… Для нас тест воспринимается проще — как анализ на COVID-19. Один из наших врачей уверяет, что вирус не нападёт на пролечившихся в ближайшие пару месяцев (считается, что антитела живут и иммунитет помнит заразу 90-200 дней). Но тут же, вдогонку, сообщает: вновь заражённые уже среди нас — «Знаю человека, который лежал с признаками «короны» в мае, а потом с аналогичными симптомами оказался на больничной койке в октябре!»

Лечащий доктор отмечает: заразным можешь ты не быть, но мерзкие молекулы вируса вполне могут обитать в ослабленном организме несколько месяцев. Лишь со слизистых они «уходят», по медицинским наблюдениям, через две недели после отрицательного теста ПЦР на ковид.

«Давай пожмём друг другу руки»

Питание у нас — трижды в день (с детского сада не ел кукурузной каши; а по четвергам, как в советское время, — «рыбный день»), но мужской туалет — пока один на всё отделение. Есть и «общественный» душ. Палаты роддома были рассчитаны на 60 пациентов, а в интерьерах «инфекционки» размещены 90 человек. Под проживание больных отдан даже конференц-зал с высоченным потолком и выходом на длинный фигурно-лепной балкон: теперь в зале — большая женская палата, напоминающая хостел или общежитие. Лежат там и бабушки, и молодые женщины. Ковид не делает скидку на пол и возраст — уже сейчас один за другим вирус подхватывают (соответственно, и разносят) школьники: в городе ежедневно фиксируется по нескольку случаев.

На третьем этаже нашего величавого здания идёт ремонт и подготовка оборудования. Уборщица в костюме ярко-кислотного цвета буднично сообщает, что вскоре и там смогут разместить ещё порядка 40 болящих (это был самый пик пандемии, а сегодня, сообщают средства массовой информации, эпидемиологическая статистика в Челябинске идёт на спад).

С покидающими нашу палату жмём друг другу руки на прощание. В условиях «красной зоны» это можно, и это немного бодрит. Долго ещё не доведётся нам обменяться привычным когда-то рукопожатием со знакомыми и друзьями…

Неспортивное состояние

Наблюдаю прибытие «второго состава» палаты. Улыбчивый, юморной Юрий — хоккейный судья, знает местных игроков и коллег, болеет за «Трактор», скучает летом по конькам на свежем воздухе, зимой — по лесным легкоатлетическим пробежкам. Настраиваем с ним интернет-трансляцию матча челябинской команды с московским «Динамо». Оглядывая палату, Юрий произносит: «А ведь в 1986 году тут мой старший сын родился, и жена лежала чуть ли не в этой самой палате!»

Выглядит спортсмен моложаво, хотя ему под шестьдесят. Только коронавирусу всё равно, спортсмен он или продавец — тем более что работает Юрий теперь в торговом комплексе. «Наверное, от покупателей заразился, — предполагает он вслух. — Маску-то не всегда надевал! Вроде, стыдно как-то, некомфортно: ведь спортивный человек, чего бояться?! Думал, мимо пролетит. Вот и лежу теперь!..» Разговорчивому и подтянутому судье ставят капельницы и заставляют горстями глотать таблетки. У меня их тоже было по семь штук сразу — это только утренняя доза.

Препаратов — на пять!

Ежедневные таблетки-инъекции выстраиваются в очередь, как пациенты-ковидники в душ. За азитромицином шествуют гидроксихлорохин, а там ждёт своего часа левофлоксацин… И это лишь малая толика всей химии,

обрушивающейся на каждый организм со всеми побочными эффектами. Другими лекарствами врачи пытаются успокоить возмущённые желудки и «остекленевшие» лёгкие. Пьём «гормончики» (медсестринское словечко), терпим внутривенные. Особенно неприятно тем людям, чьи вены «прячутся» под кожей: медикам в их маскхалатах непросто воткнуть шприц и не проколоть вену. Создаётся впечатление, будто доктора стараются нащупать невидимую нить, за которую нужно вытащить страждущего из коронавирусной берлоги: что одному пациенту хорошо, то другому может, как модно говорят сейчас, «не зайти».

Дома к моменту госпитализации уже было накуплено антибиотиков и прочего на пять тысяч рублей по рецептам участкового терапевта. Искать препараты пришлось через интернет, заранее бронируя в разных аптеках, ездить за ними по всему Челябинску (а он лишь в два раза меньше Москвы). Даже массово-популярные прежде — тот же пресловутый аспирин — на некоторое время стали дефицитом.

Ковидные качели-карусели

Далеко за полночь к нам в палату поступает 67-летний Иосиф. Задыхаясь, он громко кашляет, из-за чего в первые часы после выгрузки из «скорой» не может произнести ни слова, а только жадно и жалостливо хватает воздух. Молчаливому, но не беззвучному пенсионеру измеряют сатурацию и прописывают кислородотерапию — по полчаса каждый час. Три дня понадобились Иосифу, чтобы смочь просто поговорить, за пять минут поделиться ощущениями. Потом сосед вновь зашёлся в кашле — и решил забросить до выписки вредные для здоровья беседы.

Какие ощущения «дарит» ковид? Даже при незначительных физических нагрузках лёгкие словно горят огнём, сердце прыгает, как на дискотеке, появляется одышка, словно у собаки после забега. Вдохнуть полной грудью не получается. И чем старше пациент, тем это ощутимее. Болят все органы по очереди — их словно сжимает невидимая рука. Чувствуются даже «контуры» органов, их объёмы, а не просто расположение. Кружится голова — да так, что ни на одной карусели не повторить, а давление и температура устраивают другой «аттракцион» — качели. Сердце и печень — «мотор» и «фильтр» организма — работают на пределе…

Через несколько дней после госпитализации каждому делают рентген — смотрят течение болезни в динамике, дают прогнозы. Из окна больницы виден трамвай, слышен его звон. Внутренняя борьба с вновь разгорающимся желанием убежать разрешается в пользу инстинкта самосохранения. Ведь даже юный Дима не безропотно, но послушно исполнял все рекомендации.

Выписываюсь спустя незабываемые 11 дней. Всё, признаки ковида смазываются, но будут преследовать ещё несколько недель. Все планы — ковиду под хвост. Но есть оптимистичный момент: наверное, лучше было переболеть до новогодних праздников — и заново родиться в том же 2020 году, чтобы впечатления и воспоминания о «короне» оставить в нём же, не растягивая через длинные каникулы.

P.S. Всё проходит. Придёт время, когда не только я один сдам бумажку с результатом анализа своих лёгких и «госпитализацией в роддом» в музейный архив — всем миром мы отправим вирус на свалку истории, и о заразе будут напоминать лишь экспозиции, на которые народ будет ходить без масок и перчаток. Хочется в это верить, пройдя круги «красной зоны» и заново родившись.

Сергей ЛЕБЕДЕВ, фото автора

Автор благодарит медперсонал инфекционного отделения орденоносной ГКБ №8, особенно врачей Анастасию Глухих, Марину Рымареву, Михаила Саунова, Валерия Яковлева и участковых терапевтов первой поликлиники ГКБ №6 Александру Силко, Елену Фаст — за своевременно и качественно оказанную помощь.