🥀«Это не взрыв газа. Никто из нас не верит в эту чушь». Год после трагедии в Магнитогорске: пострадавшим так и не сказали, что это было.  

Власти города и области в короткие сроки отчитались о состоянии пострадавших, чудесном спасении и реабилитации малыша Вани Фокина, расселении жителей двух подъездов и успешно распределенной материальной помощи. На месте рухнувшей части дома разбили сквер…

И все. Город официально забыл о трагедии, погрузившись в повседневную суету. Даже на встрече президента Владимира Путина с работниками ММК летом этого года ни один из них не задал главе государства вопрос о том, что же все-таки случилось в то предновогоднее раннее утро: случайный взрыв газа или теракт, не признанный никем, кроме запрещенной в РФ организации ИГИЛ. 

И мало кому уже интересно, что на самом деле пострадавшие до сих пор вынуждены ходить по судам, доказывая право на компенсацию убытков от взрыва, что органы власти методично обжалуют решения, вынесенные в пользу жителей, что никого из родных погибших за год ни разу не известили о следственных действиях в рамках возбужденного уголовного дела, тем самым грубо нарушая их права как потерпевших. 

«Все это — от и до — очень дурно пахнущая история: про замалчивание, деньги и бюрократию. Тем, кто выжил и никого не потерял, проще — они забудут. А тем, у кого заживо погребли внуков и детей, — не забыть, но и бороться сил у них нет», — призналась одна из жительниц Магнитогорска, куда мы съездили на днях, чтобы поговорить с пострадавшими семьями.  

«Засекретили все на 25 лет»

Зимним утром дом на Карла Маркса, 164 кажется пустынным и одиноким. После взрыва его разделили на две половины, между которыми разбили сквер, а две стены на месте уничтоженных взрывом или демонтированных квартир покрыли граффити — на голубом фоне облака с одной стороны и взмывающие в небо 39 силуэтов птиц — с другой. Дорожки небольшого сквера чистит мини-трактор, у подъездов — мамы с детишками в колясках и пенсионеры. Они отказались переселяться из дома, когда такой вариант предложил президент Путин. Кто-то — потому что провел здесь всю жизнь, кто-то — потому что уверен в безопасности и не хочет лишних хлопот.

Виталий Георгиевич, пожилой житель теперь уже крайнего, девятого, подъезда (после взрыва седьмой подъезд рухнул, восьмой — расселили и демонтировали, разделив дом), рассказал, что в 1974 году этот дом возводил ММК для своих рядовых работников: сантехников, электриков, наладчиков.

«Друзья погибли. Мы все выбежали, разбирать руками хотели, вытаскивать своих… Не дали ничего, изверги. Кинологов ждали. Если газ — какие кинологи!» — вспоминает он события годовой давности.

Виталий Георгиевич нехотя говорит о взрыве, начинает плакать. Возраст, говорит, дает о себе знать — сентиментальный стал. А еще он не скрывает злости и эмоционально говорит, что думает. 

«Как вы думаете, газ может разрушить такой угол? Ну, квартиры две, три, пять, но не 70 квартир! Два таких подъезда больших, по 50 с лишним квартир. Все наши тут жили, друзья… С 10-го этажа, вон, в тот день шел Вовка в гараж, еще шести утра не было. Он в аэропорт поехал отца встречать, тот к нему на Новый год приехал. Спускался с 10-го, говорит, что и грамма запаха газа не было, — сетует пенсионер. — И засекретили все на 25 лет теперь. Никакого запаха газа не было. Не пускали никого, долго не пускали. Там как раз мороз был под 28-30 градусов. Вот люди все и замерзли…».

Молодой житель этого же подъезда Максим согласен со старшим соседом. Но юношу больше возмущает другое — то, как многие попытались так или иначе нажиться на трагедии.

«Еще многие не отошли от случившегося. Но и клоунов тут хватает. Вон, некоторые плакаты «Забастовка» вешали. Женщина эта никакого права на квартиру не имеет, она не ее была, а деньги получить хочет (Znak.com писал об истории Татьяны Писаревой). Я считаю, это кощунственно — на таком случае наживаться. То же самое — те, кто кричал, что штукатурка обрушилась, ремонт нужен. Люди просто хотели даром себе ремонт сделать или новое жилье получить. В доме половина квартир запущенные, так как живут маргиналы. Вот они и хотели денег на людском горе поднять», — говорит Максим.

Мы уже собирались покидать двор, как к нам подошла женщина. В доме она не живет. В нем, как раз в седьмом подъезде, жили ее родители, а в этом дворе она выросла. Сегодня приехала к знакомым. 

«Это все очень дурно пахнущая история, — в сердцах сказала горожанка, отказавшись фотографироваться и представившись Ольгой. — Государство, за исключением, пожалуй, ОНФ, который помог распределить деньги с благотворительного счета, отнеслось похабно ко всему. Во-первых, все мы понимаем, что это не взрыв бытового газа, а теракт, а значит, выплаты погибшим и пострадавшим должны быть в разы больше. Но нам, потерпевшим, за год никто ничего не сказал.

Мы не знаем — закрыто ли дело, если это все-таки газ, как они уверяли. Какова причина его взрыва, где результаты экспертиз, где виновные, задержанные и подсудимые? Скажите хоть что-то, мы все — не враги государства, не шпионы, мы простые люди, мы хотим знать правду. Здесь есть семьи, где у стареньких бабушек погибли дети и внуки, есть люди, кто маленьких детей потерял, жен. Это все история про замалчивание, деньги и бюрократию. Тем, кто выжил и никого не потерял, проще: они забудут, а тем, у кого заживо погребли внуков и детей — не забыть, но и бороться сил у них нет. Люди приходили в администрацию в слезах, чтобы понять что-то по выплатам, дальнейшим действиям, но кого-то принимали, а кого-то посылали. Все хотели справедливости».

По словам Ольги, хозяйку квартиры на втором этаже седьмого подъезда, где, предположительно, произошел взрыв, жители искали уже после случившегося, но так и не нашли. Кто там жил — никто не знает, так как квартира постоянно сдавалась. Однозначно все твердят лишь одно — запаха газа не было. На третьем или четвертом этаже как раз жила семья Вани Фокина. Они тоже отрицают какие-либо запахи в то утро. 

«А еще около суток никого не вытаскивали. Мне рассказывает родственница, она жила в одной из рухнувших квартир: «Я ждала эвакуации несколько часов и слышала все, как люди кричали и стонали. А никто не шел. А потом рухнула плита и все стихло. Их можно было спасти, — говорит Ольга. — Мы же все не дураки, общались со специалистами, взрывотехниками, газовиками. Вам любой скажет, что газ так не взрывается. Мы в этом доме жили с основания. В этом доме уже был взрыв на этапе стройки, так такого обрушения не было. Дом очень крепкий. И взрыв должен был быть колоссальной силы. Каждый, кто пострадал, скажет — это не газ. У нас бы не моталась техника военная по городу в те дни, у нас бы не было отлова и не шмонали бы никого в мечети. А вообще — они, спецслужбы, чего-то ждали. В округе за две недели до трагедии ходила милиция, документы проверяли у всех. Была огромной силы взрывная волна. Поэтому в доме не вынесло одну-две квартиры, а он стал вибрировать и пошел по швам. Скажут, что не нашли следы взрывчатки. Но разве нам кто-то показал экспертизу? Нет!».

Еще одна проблема, по словам Ольги, — выплата компенсаций. Часть денег — из фонда, куда шли добровольные пожертвования, — отдали пострадавшим только летом, потому что не могли якобы снять деньги со счета после ухода с поста губернатора Бориса Дубровского (так как счет открывал он). Но это полбеды — с серьезными трудностями многие пострадавшие столкнулись при получении компенсаций за утраченное имущество и личные вещи. Больше чем половине жителей пришлось обращаться в суды. Часть из них до сих пор не завершена.

«Сертификаты давали, но ты не мог купить квартиру меньше по площади. Если лучше и дороже — мы должны доплатить из своих денег. В городе поднялись квартиры в цене. Сертификаты долго проверялись, кто-то право наследования доказывает. Люди сильно намучились. Никто ничего не забыл, поминки у всех 31 числа. Когда мать теряет четырехлетнего ребенка — это не забыть.  Я полгода не жила, а существовала. Как дальше жить будем — не знаю. Проблемы со здоровьем. Сил нет. Год очень вымотал. Очень жаль, что такое допустили, что не удалось ничего доказать, теракт это или нет. Хотя мы все прекрасно все знаем», — заключила женщина и, качая головой, пошла по своим делам. 

«Ответьте за гибель наших родных»

Нине Михайловне Кремлевой 28 декабря прошлого года исполнилось 80 лет. Вместе с двумя детьми, внуками и правнуками она душевно справила юбилей. А утром 31 декабря сын Андрей, его жена Елена и ее внуки Денис и Дмитрий погибли у себя квартире на седьмом этаже седьмого подъезда дома на Карла Маркса, 164. 

«Они все беленькие были, сухие, у Андрюшки глаза голубые-голубые, открыты так удивленно, Денис только синий — он был жив, но замерз, холод же был. Пушки тепловые когда привезли, оказалось, что они почти все нерабочие — три только работало. А воды не было в доме, хотя лить должна была, значит, кто-то что-то знал и заранее ее отключил, и газ отключен был тоже… — плачет дочь Нины Кремлевой Татьяна Лунькова (сама баба Нина не в силах вспоминать трагедию). — У всех у нас остались вопросы. Те, кто живыми остались, им-то что, они шок пережили, а дальше-то какое дело, жизнь налаживается. А мы потеряли все… Такая семья была, поискать такие семьи. Добрые, работящие, внук с девочкой встречался, к свадьбе готовились. Их доставать начали только поздно вечером, а достали к утру следующего дня. Мы были там сразу же, криком кричали, чтоб пустили, по камушку вытащим. Род закончился на них. За что…».

Татьяна Лунькова — одна из немногих, кто, несмотря на горе, пытался получить хоть какие-то сведения от Следственного комитета, но кроме постановления о признании ее мамы потерпевшей по уголовному делу по части 3 статьи 109 УК РФ («Причинение по неосторожности смерти двум и более лицам»), выданного 1 января 2019 года, у нее никакой информации нет. 

«Я звонила туда раза три, а они мне: взрыв газа. Я говорю: кого вы хотите обмануть, у нас же есть фотографии, родных достали оттуда, вещи какие-то, там если есть тротил, мы экспертизу можем заказать независимую, — говорит женщина. —  Я звонила раза три, потом плюнула — толку-то.

Никто ничего не говорит. Мы у газовиков спрашивали своих — они говорят, что их признали непричастными. А кто тогда? Не дают ответов. Почему все засекретили, со всех подписки взяли — с пожарных, с МЧСников, даже с сотрудников морга, с домоуправления? Весь город не верит в чушь эту. Когда Текслер приезжал, я задала этот вопрос открыто. Вы, говорю, нас за дураков здесь держите, мы что, пешки? Ответьте за гибель наших родных. Мы всю семью потеряли. Никто не ответил». 

«Плюс вся волокита с министерством социальных отношений, — продолжает женщина. — За внуков вообще платить не хотели, [губернатор] Текслер добился, через полгода выплатили. А так хотели только прямым наследникам. Я говорю: что, внуков запросто так захоронили и знаменем покрыли государственным. Дал Путин указание — выплатить и расселить, а они начали свои законы придумывать. Это скотство. В первый день сказали: все для вас сделаем, на другой день пришли — ничего нет. Сейчас мы судимся за квартиру Андрея и Лены, так как мы — наследники, а наши власти считают, что раз имущество уничтожено, то и наследства нет. Сертификат нам не дают, хотя квартира зарегистрирована, матерям «зеленки» (документы на квартиру — прим. Znak.com) выдали. И вот теперь бабушки 80-летние вынуждены по судам бегать. Ни за имущество, ни за квартиру — ничего получить не можем до сих пор. С нами соцзащита и администрация ведут войну, самую настоящую. Я из принципа не отступлюсь».

Действительно, родители погибших Кремлевых, как и еще несколько пострадавших, у которых при взрыве погибли все родные или кто жил в рухнувших квартирах, не могут добиться получения жилищных сертификатов. Единственная помощь, которую им в этом оказала администрация города, — это подготовка исковых заявлений в суд. Суды идут в Челябинске — за 350 километров от Магнитогорска, так как ответчиком выступает областное министерство социальных отношений.

Родители погибшей семьи Крамаренко в суде первой инстанции добились выигрыша и уже ждали получения документа на жилье, но ответчик обжаловал решение в последний момент — на 30-й день. 

«Чиновники говорили, что все формально. Крамаренко сына потеряла, да еще и дочь через полгода — та умерла от переживаний, сердце не выдержало. За что они погибли, за что? Это был теракт. И силовики знали, что что-то готовится. Почему не эвакуировали людей, раз знали, что там будет взрывчатка? Я говорю все это открыто: три закладки было, нашли заряды, мне рассказали те, кто подписку дали. Они хотели, чтобы весь дом сложился. На 12 часов ночи они это метили. И их в итоге упустили, подумали на таджика, у которого семья погибла. В этот же день расстреляли маршрутку. Все трое оттуда с огнестрелами в морге лежали. А почему молчат? Путин дал команду. И шито-крыто. Он и так еле сидит, его народ не любит. А тут такое проглядели. И все: под козырек и ничего не докажешь», — говорит Татьяна Лунькова. 

«Это однозначно не было взрывом газа. Не сто процентов, а миллион процентов»

Анна Тимофеева с двумя маленькими детьми тоже жила на седьмом этаже седьмого подъезда дома на Карла Маркса, 164, но в том пролете, где квартиры рухнули лишь частично и жители смогли спастись. Год она отходила от пережитого, год судилась за новое жилье и только 6 декабря получила новую квартиру. С Анной мы встречаемся в кафе, она бодрится, угощает сына пиццей и старается верить, что все будет хорошо.

«30 декабря прошлого года вечером мы приехали с младшим сыном, ему тогда было 2,8 года, домой с утренника. Полные пакеты игрушек, подарков. Старшего сына отправила в деревню с родителями. Подъехали к дому, хотели поставить машину в арке, там мест не оказалось, проехали по округе — тоже нет. И я поставила прямо под окнами со стороны подъезда. Зашли домой, поднялись, никаких посторонних запахов не было, — вспоминает Анна. — В шесть утра 31 декабря я проснулась от жуткой вибрации. Потом хлопок. Открыла окно на кухне посмотреть, что там, — лежат обломки бетонных конструкций. Крики женщины, я так поняла, это мама Вани Фокина. Она кричала: «Что, что происходит?». Окно закрыла, разбудила сына, в течение пяти минут со всего города понаехали спецслужбы. Скорее всего, люди были в замешательстве — хотят помочь и не знают как. Я открыла дверь в тамбур, там у нас три квартиры. Дверь однокомнатной квартиры оказалась вынесена вовнутрь. Я дверь открыла, одела сына. Думала, что мы спустимся по лестнице. О том, что было на улице, что со стороны двора все рухнуло, а стена дома стоит только со стороны Карла Маркса, я еще не знала. Собрались и вышли в тамбур. Жуткое зрелище. Обломки, дым, пыль, крики людей. Это не передать. Зашли домой, стали ждать, когда нас эвакуируют. Нас спасали по пожарной лестнице. Мы спустились вниз, сели в машину и уехали, не понимая еще всю серьезность ситуации. Я объехала дом. Еще не было оцепления. Когда мы садились в машину, стена стояла. Что произошло — было непонятно. Часа в два или три я поехала в штаб, сказать, что мы живы и с нами все хорошо. И понеслось… на целый год».

Анна с маленьким сыном жили в том пролете дома, где квартиры обрушились частично. Им удалось спастись, но потом женщине пришлось пройти через несколько судовZnak.com

Анне пришлось пройти через несколько судов. Сначала она доказывала, что квартира принадлежит ей и детям, а не мужу, с которым они развелись, затем — что она там проживала.

«У нас очень много было сложностей. Квартира была куплена в браке, на момент взрыва мы находились в процессе развода. В такие трудные моменты происходит фильтрация людей. Отец наших детей показал всю свою суть. Когда пришло время оформления документов, он мне прямо сказал: будешь до конца бегать и доказывать право на квартиру. На вопрос о детях ответил, что дети ни при чем, — рассказывает женщина. — Год эмоционально был очень тяжелый. В какой-то период я готова была просто опустить руки и сдаться. Тут отказ, там отказ. Безвыходность, маразматические законы, морально было очень тяжело. Совмещать походы в суд, в администрацию, работу, детей, родителей, которые тоже очень переживают, — сложно».

О причинах взрыва Анна говорить не берется, единственное, утверждает — запаха газа ни вечером, ни утром не было. «Мы не ходили в Следственный комитет. Наверное, потому что у нас не было физических увечий, потерь. 31 числа нас допрашивали. На этом все. Это была единственная встреча с СК. Это однозначно не было взрывом газа, это не 100%, а тысяча или миллион процентов. Насколько сильная должна быть концентрация, чтобы были такие обрушения? Есть люди, которые оказались в более плачевной ситуации, они — потерпевшие, у них погибли близкие. А мы должны пытаться жить дальше, несмотря ни на что, ради детей», — говорит Анна.

Такого же мнения придерживаются многие из тех, кто пострадал, но выжил. А у тех, кто потерял родных, опускаются руки. Это по большей части юридически неграмотные люди, многие из них пожилые. 

Годовое молчание, причем уже не столь важно — молчание о теракте или о бытовом ЧП, — заставляет город сомневаться и в компетентности следственных органов, и в том, что государство в случае чего готово кого-то защитить. В разных точках Магнитки, которые так или иначе касаются трагедии, есть те, кто все видел и кто что-то знает. Это бабушка, торгующая домашними заготовками рядом с перекрестком, где расстреляли маршрутку с возможными подозреваемыми в теракте, или же местный забулдыга из общаги на Ленина, 93 — где, возможно, прятались люди, причастные к событиям 31 декабря и 1 января.

«Вот тут, сын рассказывал, видел, стреляли, бегали, труп лежал. Утром рано все в крови было, кровь замывали потом. Держат нас за дураков. Они хотели вот тут (показывает на площадь перед администрацией города) взорвать елку в Новый год, но что-то не так пошло, не получилось», — говорит пожилая женщина.

Редакция Znak.com еще 5 декабря 2019 года отправила в Следственный комитет России новый запрос о расследовании уголовного дела по факту трагедии в Магнитогорске. В нем мы поставили перед официальным представителем СК Светланой Петренко 19 вопросов о расследовании событий в Магнитогорске. Ответ в нарушение закона о СМИ не пришел до сих пор. Не было ответа по существу и на запросы, которые мы отправляли ранее.

Приведем вопросы полностью:

Ответы на все эти вопросы, невзирая на тайну предварительного расследования, имеют право получить потерпевшие по уголовному делу в соответствии со статьей 42 Уголовно-процессуального кодекса России. При этом права потерпевших охраняются государством (статья 52 Конституции РФ), и оно должно обеспечить им доступ к правосудию. Однако в данном случае права российских граждан нарушены. О причинах взрыва 31 декабря не знают ни пострадавшие, ни жители Магнитогорска, ни остальная Россия. Власть и следствие молчат.

Источник: Znak.com